– Не ты… – понял я и отбросил ее в сторону. – Сгинь! – приказал я, и лиса немедленно растворилась в тенях.
Туман начал понемногу рассеиваться, метрах в десяти от нас засветились желтыми огнями окна борделя.
– Лео, когда ты выучился чревовещанию? – подступил ко мне Рамон, настороженно вертя головой по сторонам. В то, что опасность отступила, он не верил.
– Я полон талантов, – ответил я и заставил убраться страхи в мрачные бездны собственного подсознания.
Меня второй раз за день вырвало, но вместо кислого привкуса рвоты рот заполонило послевкусие жестокого похмелья. Руки и ноги задрожали, едва не упал. Было плохо и больно. Никак не отпускала мысль, что я ничем не отличаюсь от лисы, что и внутри меня прячется зверь.
Бред! Это просто страх. Дурацкий страх, которому просто не следует давать волю.
Я выпрямился, тряхнул головой и убрал пистолет в кобуру. Очки почему-то оказались в нагрудном кармане пиджака. Вернул их на место, затем поднял с земли перегоревший фонарь и сунул в рот сразу два мятных леденца.
– Лео, ты в порядке? – спросил Рамон, которому не терпелось отсюда убраться.
– Вполне, – подтвердил я, морщась от боли. – Идем!
Двор мы покинули через заднюю калитку. Отпустили констеблей, не выказав им никаких претензий, и поспешили к станции подземки; Рамон уверил меня, что без труда отыщет обратный путь.
Я не спорил. Усталость навалилась тяжким грузом, вновь разболелась голова.
– Я одного понять не могу, Лео, – произнес крепыш, когда мы уже стояли на перроне в ожидании поезда. – Почему ты отпустил ее? Почему дал уйти?
– Это не она, Рамон, – поморщился я и повертел головой из стороны в сторону под тихие щелчки позвонков. – В иудейском квартале порезвилась не она, только и всего.
– С чего ты взял? Ты ведь был уверен, что это твой ростовщик натравил оборотня на банкира!
– Во мне говорила предвзятость.
– И все же?
Я посмотрел на приятеля, тяжело вздохнул и снизошел до объяснения.
– Не совпадают рост и форма челюстей.
– Поясни.
– Убийца из дома банкира – он высокий, возможно, даже выше меня. Длина его шагов чуть больше, чем у меня.
– А если он бежал?
– Нет, отпечатки смазаны не были. Длина ступней – от двадцати девяти до тридцати сантиметров, а это с учетом индекса де Парвиля дает рост убийцы…
– …от двух метров или даже больше. Если только он не карлик.
– Не забывай про длину шага.
– Ясно, – кивнул Рамон. – Что еще?
– Форма укуса, – пояснил я. – В звериной ипостаси у него чрезвычайно широкая челюсть, он запросто вырвал глотку одному из охранников.
– А китаец и мельче, и укус был бы узкий, – вздохнул напарник и досадливо выругался: – Дьявол! Плакали мои денежки!
Я усмехнулся и хлопнул его по плечу:
– Не переживай, у нас ведь с тобой уговор.
Рамон фыркнул и язвительно уточнил:
– Решил все же поохотиться на Прокруста?
– Прокруст давно мертв. Мы выследили одного оборотня, выследим и другого.
– Вот как? – ухмыльнулся Рамон. – Каким образом, хотелось бы мне знать? Что вообще тебе известно о нем, помимо высокого роста?
– Помимо высокого роста? – Я задумался, припоминая увиденное в особняке иудея, и начал перечислять: – Он худой, ступни едва отпечатались, подъем высокий. Шаг левой ноги немного длиннее правой и шире, думаю, он левша. И наверняка приезжий. Такие типы не могут не убивать, он бы уже засветился.
– Да ты просто Шерлок Холмс! – рассмеялся крепыш. – Как думаешь, сойду я за доктора Уотсона?
– Сойдешь за того, кто прикроет меня и заработает на этом деле три тысячи и признательность Банкирского дома Витштейна.
– Признательность оставь себе, – отрезал Рамон, – возьму деньгами. Я справлялся насчет должности ночного сторожа на угольных складах – платят там не так чтобы сильно много.
– Когда выходишь на работу?
– Послезавтра.
– Найду тебя, – пообещал я.
– Уж будь любезен.
В этот момент к перрону подкатил паровоз, мы прошли в вагон и под перестук стальных колес покинули китайский квартал.
Я надеялся, что больше сюда возвращаться не придется. Никогда.
Страхи токсичны.
Слишком заумно? Хорошо – страхи отравляют.
Сам по себе испуг мимолетен, но его последствия могут проявляться долгие годы, а уж первые минуты людей и вовсе трясет.
Трясло и меня.
Стоило бы поскорее лечь спать – это всегда помогает, но при одной мысли, что всю ночь буду валяться в пустом доме и вслушиваться в скрип ставень, пробрала нервная дрожь.
Не хочу. Только не сегодня.
И я отправился в гости к Альберту Брандту.
В «Прелестной вакханке» дым стоял коромыслом. Разгоряченные зрители курили, пили вино и пожирали взглядами скакавших во фривольной пляске танцовщиц. Да я и сам немного постоял в дверях, наблюдая за сценой, пока не поймал себя на мысли, что гадаю, так ли стройны ножки Елизаветы-Марии фон Нальц…
Аж передернуло всего.
Тогда протолкался к бару и спросил хозяйку, указав на потолок:
– У себя?
– У себя, – подтвердила та и с гордостью добавила: – Весь день работает!
Альберт и в самом деле работал. Когда я поднялся на второй этаж и заглянул в дверь, он склонился над столом и в неровном свете керосиновой лампы что-то увлеченно выводил пером на листе бумаги, но при моем появлении сразу отвлекся, сгреб рукопись и кинул ее в верхний ящик стола.
– Накатило вдохновение? – спросил я, стягивая заляпанные грязью сапоги.