Носатый крепыш отлип от стены и указал на входную дверь, но бдительный констебль наотрез отказался запускать нас в дом и велел ждать на крыльце. Чего ждать – не сказал.
Через пару минут подошел сыщик в штатском, выслушал моего провожатого и с недовольной миной начал инструктаж.
– Ничего не трогать, в кровь не наступать, – перечислял он, загибая пальцы, – людей вопросами не отвлекать, в обморок не падать, – посмотрел на мизинец и добавил: – А главное – не блевать.
– Справлюсь, – ответил я, но только переступил через порог и сразу порадовался, что не успел позавтракать, иначе последнее правило выполнить бы не удалось.
В доме пахло. Даже у входной двери ощущалась смрадная вонь разложения, свернувшейся крови и прочих сопутствующих смерти ароматов. В свое время мне доводилось бывать на скотобойне, так вот, здесь пахло еще хуже.
В прихожей никого не оказалось, лишь темнели очерченные мелом кровавые мазки на полу. Ступая мимо них, мы прошли в коридор и уже там наткнулись на первое тело. Крепкий парень, по виду – один из ночных сторожей, сидел, прислонясь спиной к стене рядом с распахнутой настежь дверью. Голова у покойника свешивалась набок, как бывает при сломанных позвонках.
Из комнаты тянулись кровавые следы, отпечатки голых подошв четко выделялись на крашенных бежевой краской досках. Сыщик позволил заглянуть внутрь – в темной клетушке с единственным окном оказалось еще двое мертвецов. У одного, с оторванной рукой, ударом когтистой лапы было страшно изуродовано лицо; второму убийца мощным укусом вырвал гортань. На синих с золочеными узорами бумажных обоях всюду чернели брызги засохшей крови.
С покойниками возились двое привычных ко всему ассистентов коронера, а полицейский фотограф с позеленевшим лицом приник к открытой форточке и часто-часто вдыхал свежий воздух.
– Больше на первом этаже никого нет, – сообщил сыщик и повел меня наверх.
По дороге я определил, что расстояние между кровавыми следами на полу слегка превышает длину моих шагов, присел и с помощью широко расставленных пальцев правой руки замерил размеры ступней. Затем вслед за сопровождающим поднялся на второй этаж и оперся на перила, давая отдых отбитой ноге.
В одной из комнат полыхнула магниевая вспышка, послышался перестук каблуков и мимо нас проскочил еще один фотограф.
– К ведру побежал, – сообщил сыщик, который и сам выглядел не лучшим образом.
– Это случилось там? – уточнил я, заранее готовясь к неприглядному зрелищу.
– Нет, здесь комната гувернантки.
Я заглянул в комнату, где на пропитанной кровью перине лежало обнаженное тело, и поспешно отступил от дверного проема. Оставленные мощными челюстями раны выглядели просто ужасно, голова держалась на лоскуте кожи; особого беспорядка в комнате заметно не было.
– Куски? – спросил у сыщика.
– Не нашли, – сообщил тот и предупредил: – Дальше будет хуже.
– Все в одном месте? – предположил я.
– Так и есть. Хозяйскую часть будете смотреть?
– Нет.
И мы отправились в рабочий кабинет Исаака Левинсона, но, честно говоря, ничего толком там рассмотреть я не сумел. Только вдохнул густого зловония, окинул взглядом сваленных в кучу мертвецов и пулей выскочил обратно.
– Не блевать! – строго напомнил сыщик.
Я несколько бесконечно долгих мгновений успокаивал дыхание, затем спросил:
– Все там?
– Вся семья. Но пытали только банкира. На запястьях – синяки от веревок, их потом сняли.
Жуткая атмосфера давила на сыщика, иначе такими подробностями он бы делиться не стал.
– Это все? – уточнил я, отойдя к лестнице.
– Еще в ванной комнате полно крови, но следов борьбы там нет.
– На улицу!
Мы спустились на первый этаж, я едва ли не бегом добежал до прихожей и склонился над задвинутым в угол ведром, заполненным рвотой уже наполовину. Когда вывернуло желчью, вытер губы носовым платком и уже совершенно спокойно зашагал к карете вице-президента Банкирского дома. Забрался внутрь и сразу достал из кармана жестянку с леденцами, стремясь перебить мерзкий вкус во рту; Авраам Витштейн вдруг протянул руку:
– Вы позволите?
– Угощайтесь! – разрешил я.
– Надеюсь, они кошерные? – пошутил банкир и сам же нервно рассмеялся над собственной шуткой. Он положил в рот леденец, вытер пальцы батистовым платочком и спросил: – Ваше мнение?
– Это не Прокруст, – уверенно ответил я.
– И почему вы так решили?
– Прокруст никогда и никого не кусал. Только бил и рвал. Поднимите газетные архивы, направьте запрос в Ньютон-Маркт.
– Если не он, то кто?
– Тот, кому хотелось что-то получить непосредственно от Исаака Левинсона. Очень быстрый, умный и хладнокровный. Скорее всего, оборотень. Проник через крышу. Разделся и только потом разобрался с охраной. Кроме гувернантки всех домочадцев согнал в кабинет хозяина и убивал на его глазах. Потом пытал его. Под конец утолил голод, вымылся и ушел, как пришел, – через крышу.
– Утолил голод?
– Гувернанткой. К этому времени он уже почти вернул себе человеческое обличье. Укусы там заметно меньших размеров, чем следы челюстей на шее охранника.
– Убийца получил то, что хотел? – неожиданно спросил банкир.
– Сомневаюсь, – покачал я головой. – Левинсон должен был отдать все, что угодно, но его запытали до смерти.
– Возможно, убийца садист?
Вопрос собеседника угодил в цель. Неожиданно я вспомнил о тех, кто наслаждался пытками, убийствами и поеданием человечины. Кто мог оборачиваться зверем и двигаться столь стремительно, что обычный человек даже вскрикнуть не успевал, прежде чем ему в шею вонзались острые клыки. А после уже не кричал, поскольку захлебывался кровью.